Мне тогда было 8 лет, когда, однажды, весенним майским днём, со мной произошло это увлекательное и фееричное происшествие, в последствии изменившее мою жизнь на до и после. Я рос стеснительным мальчиком, при сиськах на экране телевизора сам закрывал свои глаза ладошкой и честно не подсматривал сквозь пальцы - вся эта хуйня мне была давно уже известна из, бог знает откуда взявшейся у меня, брошюры про «это», шутки же про говно заставляли меня краснеть и глупо хихикать.
В тот день беды ничего не предвещало – обычный денёк, мне в школу, до конца учебного года 2 недели и здравствуй лето – э-ге-гей, пей, гуляй, еби гусей! Как обычно, я принесу дневник с оценками и красной надписью «переведён в 3 класс!!!», мамка погладит меня по голове и скажет «молодец!», батя молча вьебёт стакан и в дверях скажет, что ждёт в машине дяди Толи. Как обычно, с челночными баулами фасона Луи Ветон, тюками и корзинами, банками, сумками, рюкзаками с рассадами на коленках, я поеду на дачу, махая дневником на прощание. Как обычно, латышский Рафик дяди Толи, забитый, как «четвёрка» картошкой армянами, грустно пёрднув от такой жизни, отправит меня в Калужскую губернию к бабушке на деревню.
Но тем летом мы с родителями должны были переехать в новую квартиру в Бутово и мой слив на дачу приходился как раз на предстоящий переезд. Батя, молча, вьебав стакан, крякнул от удовольствия, выждал театральную паузу и сказал матери – «Ир! В идеале пиздюка надо сливать на дачу раньше, чтобы под ногами не мешался». Наверное, в тот день его услышал сам Сатана, потому как у меня на уроке начал болеть живот…
Как я уже говорил, беды ничего не предвещало. 4 урок, прошло уже минут 10. Я сидел королем во втором ряду и ровно по середине класса, так сказать в эпицентре предстоящих событий. Рядом со мной сидела Лилечка – уж очень тогда она мне нравилась, девочка-отличница, самая красивая из класса, как сейчас помню - у неё был просто охуенный пенал. Господи, чо я только не придумывал, чтобы получить её внимание – запирал в туалете, дергал за косички, один раз даже въебал ей в голову портфелем, за что ей же был отпизжен - дааа, эта маленькая сука любила меня, я чувствовал это. Марина Викторовна тёрла нам за жизнь, причём в буквальном смысле этого слова – тогда было что-то типа обществознания, мир вокруг, или вокруг мира, вроде так назывался этот урок, а, впрочем - один хуй, как говорил Эскобар из группы Бредор – «Шо то хуйня, шо это хуйня. Вот это обе хуйни такие, шо я, бля, ебал её маму у рот» ©
Урчание и боль в животе застигли меня врасплох. «Хуёво дело», подумал я, а точнее «Мм, это очень плохое дело». Слово «хуй» и его производные только-только долетали до меня в гараже, когда батя брал меня с собой и я попадал в этот охуенный мир взрослых мужиков. Примерное значения этого слова я уже знал, но не знал, насколько оно богатое по своей сути. Одним этим словом можно описать буквально всё, и я хотел поскорее стать взрослым, чтобы можно было так же, как дядя Андрей вылезти из-под старой Волги, сплюнуть в одну сторону, в другую, не марая рук сморкануть из одной ноздри зелёной соплёй и сказать: «Всё, нахуй, обед!». Мой прадед, так тот, вообще виртуозно ругался матом, и путь укажет, как Ленин большевикам с броневика и нахуй пошлёт так, что и правда согласишься, извинишься и отправишься в пеший путь, не оглядываясь.
Я посмотрел на часы, висящие над учителем. Ещё 30 минут до конца урока, ещё 30 минут этого чёса про то, в каких широтах нашей необъятной Родины обитает песец и как он выглядит. «Пиздец!», подумал я. Уж чо-чо, а это слово я уже знал, так же я знал, что ничего хорошего оно в себе не несёт. Как-то батя, вьебал стакан, сказал его за столом, и я понял, что, скорее всего пиздец — это состояние души. Когда боль в животе спустя пару минут так и не утихла я поднял руку.
- Вот поэтому дети, песец это…Да, Аркадий! Что ты хотел?
- Марина Викторовна, можно в туалет выйти? – робко спросил я.
- А перемена для чего тебе была? Чтобы ты на голове ходил по школе и носился, как угорелый, а в туалет можно и на уроке сходить? Ничего, потерпишь, у Вас и так последний урок. Песец дети, это… - пошла чесать дальше эта молодая, но дерзкая сука.
«Пиздец дети - это если я сейчас обосрусь», подумал я и понял, что боль в животе это была всего лишь затравочка для движения каловых масс. Стараясь максимум напрячь мембрану чёрного выхода, я начал читать про себя Отче наш. Получалось не очень, слова забывались, путались, в итоге я просто не моргая смотрел на часы и бормотал «Спаси и сохрани! Спаси и сохрани! Спаси и сохрани». Видать от околожопного давления на моём лице отражалась вся бурная деятельность внутри меня, потому как Марина Викторовна сама окликнула меня и, сменив гнев на милость, сказала – «Аркадий, можешь выйти, только не забудь, что туалет на первых этажах не работает». Лиля хихикнула, она вообще после того, как ей прилетело в голову учебниками, стала часто хихикать.
Попав в этот коричневый замес, я совсем забыл об этом – ближайшие сортиры были на верхних этажах и там постоянно тусовали старшеклассники, которых я старался сторонится в виду своей скромности, к тому же – в этом грязном деле не должно было быть свидетелей. Ноги сами меня отрешенно несли по лестнице на второй этаж. Попёрдывая, я понимал, что просто теряю драгоценное время, там по-любому кто-то есть, там и так всё угажено и нет бамажки подтереть жопу, да и какая к чёрту бумага - я наверное в тот момент испытывал те же чувства, что идущий на эшафот будущий жмур. Не дойдя до туалета один пролёт рекреации путь мне преградила завхоз, уж не помню, как её звали.
- Быстро в класс на урок! Бл… (да-да, именно короткое тихое «Бл») зло и сухо отчеканила она, наливаясь кровью, потому как шла она, засучив рукава, как раз в тот туалет из которого доносился гогот и веяло сигаретным дымом. «Пиздец был Витьку и Коле, линолеум, пятна крови», как спели потом группа Кровосток спустя лет через цать после сего события.
Я, как солдатик, внял приказу, развернулся на одной ноге, честь только не отдал и семенящей походкой отправился обратно в класс, удивляясь тому, что не обосрался на месте от встречи с этой Женщиной. Завхоз боялись все, её боялись физрук и трудовик, мне казалось, что сами менты её боятся и даже Чак Норрис зассыт с ней баш на баш выйти. За один базар уже тупо не вывезет. Немного потоптавшись у дверей и послушав адские крики вербально выебаннных старшеклассников доносившиеся из того злополучного туалета, я зашёл в класс, подошёл к Марине Викторовне и попросил отпустить домой, потому что живот болит, а в туалете старшеклассники.
- Какие старшеклассники, урок идет, чего ты придумываешь? Сядь на место – последние слова эта змея чуть ли не прошипела.
- Марина Викторовна, пожалуйста…
Тут рядом с классом, за дверью, прошел пиздец в виде завхоза, волочащая за собой тех самых школьников, которым тоже гореть в аду за то, что спугнули с очка молодого орлёнка.
Она ничего не ответила. Насупившись и состроив строгую мину она линейкой указала в сторону моего места - мне ничего не оставалось, как повиноваться и молча сесть. Минуты предательски тянулись и капли пота стекали по моему лицу, давление внутри зашкаливало, напряжение росло - любое неловкое движение сорвало бы клапан и вырвало днище. Уже тогда я понял, что этот бой я проиграл и терять мне больше нечего. Будь, что будет, была не была, Бог видел я пытался решить миром этот вопрос. Хуйня-война, особенно с применением бактериологического оружия, когда химзащиты нет. Волной накроет всех.
Учительница рассказывала про природу Карелии, Лиля, всё такая же красивая сидела рядом, за мной пара моих друзей – Виталик и Ромка. Я окинул прощальным взглядом класс, эти милые лица моих одноклассников, взглянул изподлобья на уже ненавистную мне Марину Викторовну. «Прощайте, братцы!» - решился я, слегонца приподнялся над стулом и мастерски выпустил «вагончик» без единого гудка.
Вот и всё - живот перестал болеть, в труханах стало тепло, пусть и не уютно, а секунды, как специально, замедлили свой ход. В какой-то момент повисла звенящая тишина, после которой невидимая шоколадная вуаль окутала класс, укутав его пеленой. Первая сдалась моя соседка по парте. Лилечка была пунцовой, как спелая слива, казалось вот-вот и она потеряет сознание, а я, подперев голову рассматривал невозмутимым взглядом портрет Сергея Есенина, висевшего над дверью. «В грозы, в бури, в житейскую стынь, при тяжёлых утратах и когда тебе грустно, казаться улыбчивым и простым — самое высшее в мире искусство», было подписано под ней. Я знал, что моя жизнь уже не будет прежней. Виталик и Ромка кряхтели сзади, как Бивис и Батхед.
- Аркаша, подойди, пожалуйста – как можно нежнее, позвала меня Марина, ебать, Викторовна.
- Я отпускаю тебя, иди домой. Я сейчас позвоню твоей маме и скажу, что ты домой пошёл – залепетала она быстро-быстро (к слову жил я очень рядом со школой, чему был несказанно рад в последствии).
Забирать портфель и вещи я не стал, чо нищему собраться – что пояс подпоясать. Я старался видеть перед собой только дверь, но не лица моих однокашников и только когда я вылетел со школы, я дал волю чувствам. Я ревел и вонял говном, прощаясь с окружающим миром - я бежал домой и оставлял за собой следы жизнедеятельности, предательски сыпавшиеся из штанин. Ласково светило солнышко.
Дверь мне открыл удивленный батя и не успел ничего сказать, потому как коричневый свет, цвет и звук, исходившие от меня, были видны и слышны невооружённым глазом и ухом. Прошмыгнув в сортир и поздоровавшись с не менее охуевшим дядь Толей, восседавшим на кухне, я закрылся там на долгие 2 часа, объявив полнейшее отрицалово всех мирских благ, пока с работы не придёт мамка.
Когда пришла мамка начались переговоры, все хотели ссать, но сперва я должен был убедится, что мои условия будут выполнены. Ещё по пути домой, я решил, что обойдёмся без насилия, мне просто нужно было больше никогда не возвращаться в эту школу, двор и район, где я навсегда окрасил себя в срамные тона, где я навсегда-навсегда-навсегда зашкварен. Я планировал собрать вещички, аккуратно погрузится в Рафик и свалить на дачу подальше от этого позора, а осенью всплыть на новом райончике с чистой репутацией, вот такая вот нихуёвая математика.
- так дядь Толя ехал груженный по Мкаду и у него мост задний вырвало, ящики дверь выбили и весь чернослив по дороге раскидало – начал было говорить, до этого молчавший, батя. Батя если, когда говорил, то всегда чётко проводил аллегории.
- ты чо ему говоришь, мудак – шепотом одёрнула его мама - Конечно Аркаша, хорошо, не переживай, всё нормально. Выходи, пожалуйста – весело отвечала мне мамуля.
Мы ещё немного поговорили о нюансах данного залёта, и чтобы открыть дверь новой жизни и сделать в неё первые шаги, мне потребовалось ещё минут 15, батя плюнул и пошёл ссать в раковину в ванне. За это время я окончательно осознал пиздец всей ситуации – обосраться на уроке среди своих сверстников, рядом с нравившейся девочкой. Кто подобным мог бы похвастаться? Вообще все истории с говном часто бывают индивидуальны и неповторимы, как например история с моим знакомым Колей, об этом я, возможно, напишу, как-нибудь попозже. Очень радовала мысль, что всё так удачно сложилось - и конец учебного года, и переезд. Хо-хо, блять, меня запомнят надолго. Сдав мамке обосранные труханы, штанцы и носки через дырку в двери для кота, я получил новую одёжу, оделся и открыл дверь…Батя молча вьебал стакан, подмигнул мне и пошёл паковать чемоданы - он решил не тянуть с переездом.
Прошло более 20 лет, мне почти 30 - та история вызывает у меня лишь умиление. Чёрт возьми, ну круто же! Просто блестящая операция - сильно наследив, исчезнуть бесследно. Они вряд ли помнят меня, но что однажды я был - им никогда не забыть. И, возможно, ещё долгое время на встрече уже не молодых выпускников, наевшая нихуёвую жопу Лиля, спросит у своих бывших одноклассников.
- Ой, а помните Барина? Ну который со мной рядом обосрался на уроке?
Спросит и обязательно хихикнет в конце.
Барин Аркаша.
