Прочитайте не спеша,прочувствуйте каждую фразу. И не клейте наклейки "Можем повторить". Не надо.
Бахнуло совсем рядом!
Зильман едва успел прикрыть глаза рукой, с потолка шарахнулась штукатурка, волосы вмиг стали белыми.
Бахнуло, бахнуло, бахнуло, орудия Рейхстага били по дому Гиммлера, осколки кирпича и бетона брызгами летели во все стороны.
Зильман что то отметил в блокноте.
С лестницы неслись проклятья, бойцы волокли орудие , переваливаливая его через покореженные перила.
Взорвавшаяся граната прошлась осколками вдоль стоящих на площадке статуй, сделав их античней, чем были.
Резкий запах пороха, махорки и пота, кислый запах запекшейся крови, запах масла и горячего металла, Зильман жадно вдыхал его ноздрями и вглядывался вперед, туда, где серой тушей маячил Рейхстаг.
За окном завыло, сумерки разорвали багровые полосы, откуда то из за спины ударила батарея Катюш, снаряды с ревом уносились в небо, рвались к звездам.
Гавкнули гаубицы, Зильман втянул голову в плечи, очередной удар в здание, горсть штукатурки вновь полетела в глаза.
На лестнице с грохотом и лязгом бухнули орудие, перекур.
Остапенко что то проорал в трубку, бросил ее на рожки, обернул красное, мокрое от пота лицо с жутко белыми зубами, захохотал.
Уже вот вот!!- Остапенко оскалился, -и мчи домой, к своим!!
Мне некуда спешить, все погибли, и дома нет, -ровным голосом ответил Зильман.
У меня тоже,- хрипло сказал Остапенко.
Помолчали.
Надрывно каркнула рация.
Я из Прилук,-Зильман сглотнул ком в горле что то вспоминая.
Полтава, - шмыгнул носом Остапенко, тряся телефонную трубку.
Бахнуло, жалобно звякнули остатками стекол оконные рамы, на лестнице чертыхались и волокли орудие.
Каждый метр давался с трудом.
Залаяли зенитки, звено Илов прошло прямо над головой, поливая огнем фасад Рейхстага.
Зенитки гавкали, снаряды рвались прямо под окнами, Остапенко что то остервенело орал а трубку.
Зильман наслюнявил карандаш, бросил взгляд на часы, и что то записал в блокноте.
Накануне командующий окинул его взглядом, пробежался, от очков до пальцев в следах чернил, и неожиданно спросил- кем были до войны, лейтенант?
Учителем истории- ныряя в прошлое прошелестел Зильман.
Так идите, и запишите всё, для истории- коротко бросил командующий.
Хмыкнул, подмигнул, и отвернулся к штабным.
Так, 30 апреля 1945 года, лейтенант интендантской службы Лев Зильман оказался в бывшем здании мвд- Доме Гиммлера.
Гиммлера дома не было, Зильмана тоже не было дома, когда 10 сентября 41го Гиммлер оказался у него дома.
А вот семья Зильмана была.
Бахнуло!
Бахнуло так, что выронил трубку из рук Остапенко.
Совсем рядом бахнуло, комнату затянуло жженым порохом, оба закашлялись.
Зильман высунулся в коридор, бойцы подтащили орудие к окну на площадке, дуло хищно высунулось наружу и судорожно дергалось, раз за разом посылая снаряд в Рейхстаг.
К Рейхстагу?- мелькнуло в голове у Зильмана, он представил, как рассказал бы ученикам.
В Рейхстаг, он дернул плечом, фраза улеглась в голове.
Внизу раздался грохот, взвод волок следующее орудие.
Зильман едва успел отпрянуть в сторону, пара калмыков, еще час назад умиравших под тяжестью орудия, сновала, как черти в аду, подавая снаряды.
Орудие гавкало, пожирая их, калмыки сияли улыбками на обещумевших лицах и сновали за новым ящиком, Зильман стоял, совершенно оглохший и завороженно смотрел, орудие бьет в Рейхстаг.
Здание содрогнулось от взрыва, где то внизу грохотали очереди, в подвале еще шел бой.
Зильман стряхнул наваждение, и вернулся в кабинет.
Остапенко что то орал в трубку глядя в окно, тыкал рукой в сторону Рейхстага, очередное звено Илов вывалилось из рассветных облаков и спикировало вниз.
Вот он каков, Бог Войны!- усмехнулся Зильман.
Остапенко орал в трубку какие то цифры, не обращая никакого внимания на выбиваемую немецкими пулеметами крошку кирпича.
Рев артиллерии перекрыл рев Илов.
Остапенко дрожал в дрожащем воздухе, карандаш прыгал в пальцах Зильмана, один из Илов вдруг дернул брюхом, и тяжело завалился набок, оставляя в небе черно-красный след.
Пехота бросилась вперед!
Зильман видел, как отовсюду из за здания рвутся вперед фигурки в серо-зеленых гимнастерках, как расцвели вдруг огненно-золотым балконы Рейхстага, полыхнули огнем.
Пулеметы поливали улицу огнем, снаряды рвались прямо перед окнами Зильмана, серо-зеленые фигурки прижало к земле, выдавило назад.
На лестнице грохнуло, Зильман выглянул из за двери.
Второе орудие высунуло хобот в окно, калмыки, абсолютно мокрые, голые по пояс, таскали снаряды, обнимая их бережно, словно дитя.
Красноармейцы волокли третье орудие, Зильман одобрительно кивнул, и вернулся в кабинет.
За окном раздался лязг.
Мои- коротко кивнул Остапенко, гордо стукнув себя в грудь культей правой руки, 88й гвардейский.
Зильман стоял рядом с Остапенко и смотрел, как чудовищные ИСы выкатывают из за здания.
Башни рыскают в сторону, ствол чуть вздрагивает, изрыгая огонь.
Один за другим, танки бьют в Рейхстаг прямой наводкой, по щекам Остапенко градом текут слезы, он стучит в стену оставшимся кулаком, и для Зильмана этот стут громче всех артиллерий в мире.
Только вспомнили!
Вся артиллерия дивизии, сотня стволов, бьет в Рейхстаг прямой наводкой.
Это корпус бьет по Рейхстагу, тысяча орудий, а они бьют прямо в Рейхстаг, словно пистолет к груди приставили!
Карандаш Зильмана мечется в блокноте вслед за касками и гимнастерками, прорвался сквозь ров с водой, вскарабкался по отвесным плитам, обрушился на траншеи перед Рейхстагом.
Зильман видит крошечные лоскуты красного цвета, пятнышки знамен поползли к Рейхстагу, потянулись, со всех сторон.
Остапенко что то счастливо орет в трубку, орут калмыки в коридоре, затаскивая на этаж зарядный ящик, орет рябой лейтенант- москвич, командуя залп.
Утром немцы пойдут в контр-атаку.
Всё, что есть, Нордланд, Шарлемань, - вот тебе и день солидарности трудящихся, зло хохотнет Остапенко, полтора десятка танков, всё бросят на прорыв в никуда.
Бой будет до самого вечера 1 мая, Зильман запишет, как умирающий Рейх пожирал жизнь за жизнью, санитарки волокли раненых, выбившиеся из под косынок волосы липли к измазанным кровью щекам.
Горел прямо под окном командирский ИС, танкисты катались по брусчатке, пытаясь сбить с комбинезонов огонь, подбивший его пятнадцатилетний мальчишка с фаустпатроном забился между двух обгоревших трупов и зажмурил глаза, будто это могло его спасти.
Карандаш Зильмана метался от строки к строке, записывая чьи то спасенные жизни и чьи то потерянные.
Зильман запишет, как капитулирует Рейхстаг.
Как немцы будут хрипеть- какие у нас гарантии?
Никаких, бросит Берест, оружие в сторону и руки за голову.
О том, что вас не убьют, вы узнаете, когда вас не убьют, не раньше.
Карандаш рисует Вейдлинга.
Белое, как мел лицо, гладко зачесанные назад волосы, ледяные пальцы.
Что, закончилась борьба за каждый дом?- бросает Чуйков.
Вейдлинг молчит, поджав губы и высоко задрав подбородок.
Отвечать!- приказ Чуйкова хлещет пощечиной.
Я сдаю Берлин, выводит Зильман слова Вейдлинга.
2 мая 1945 года.
Зильман рисует силуэты сорванных башен танков и разбитых орудий.
Жмущиеся к стенам домов немецкие дети, рассыпавшиеся по городу патрули, повозки полевых кухонь.
Что то не так.
Зильман понимает, что что то изменилось, исчезло, вон, на месте мертвая туша Рейхстага, струйки сизого дыма из окон, Красное Знамя на куполе, красные знамена на ступенях и балконах, десятки знамен, мы ведь все его брали.
Зильман смотрит и видит 27 миллионов Знамен Победы, по знамени, за каждого мертвого, видит, как подсаживают на скрещенных руках вчерашнего калмыка-артиллериста бойцы его взвода, и он, вытянувшись изо всех сил что то пишет за себя, и за товарища.
Оставшегося там, в Доме Гиммлера.
Зильман вскидывает голову, и вдруг понимает, тишина.
Остапенко больше не кричит в телефон, не дергается к хрипящей рации.
Сидит, уперев кулак в подбородок, крепко зажатая зубами папироса нырнула в угол рта, щурится, усмехается зильмановскому карандашу.
Пиши, брат, пиши про всех.
Встает, потягивается, любуется в окно мертвой тушей Рейхстага.
В воде рва безжизненно бултыхаются нацистские знамена, Остапенко смотрит на них, склонив голову набок, будто хочет запомнить навсегда.
Скажут, что победили англичане и американцы- задумчиво роняет Зильман, вставая рядом с ним.
Победили, конечно,- удивляется Остапенко, подмигивая девушке-сержанту в форме войск связи США.
Джип проносится по улице, она посылает ему воздушный поцелуй.
Не, так же задумчиво роняет Зильман, скажут, что они сами победили, без нас.
Кому скажут?- оборачивается к нему Остапенко.
Нуу, друг другу, - неуверенно роняет Зильман.
Ну так пусть друг с другом и поговорят- смеется Остапенко, - ты карандаш то не забудь, черкнем координаты друг другу.
Останавливается, смотрит на Зильмана, глотает ком в горле.
- Соседей.